- Ты гондон, - глядя мне в лицо нагловатыми глазами, пропел подросток семнадцати лет отроду.
Подросток приходился мне братом. Не найдя оснований столь дерзкому высказыванию, я спросил:
- Почему это?
- Ты резиновый. Как гондон.
Вот урод, - подумал я. Хотя, скорее всего, Макс не хотел меня оскорбить. Но, к сожалению, человек не способен объективно оценить себя. И я не был этому исключением. Бывает и такая фигня, когда хочется перерезать себе вены, выйти в окно или, на худой конец, просто застрелиться. В сравнение с каким-то оскорблением это никак не идет. Но все-таки презервативом представить я себя не мог. Я аккуратно положил окурок в банку из-под сладкой кукурузы. Сквозь заплеванное окно подъезда проникал мутный свет окна дома напротив. Было не так поздно, но света в окнах дома напротив не было. Только в одном окне был. Войдя в кухню, я нашарил на холодной стене выключатель и надавил на него. Сороковаттная лампочка осветила лишь небольшое пространство вокруг себя. Явно недостаточно для моей немаленькой кухоньки. Ладно. Плоский тридцатисемисантиметровый глаз "Панасоника" смотрел на меня лицом Дмитрия Нагиева. Как всегда оно выражало спокойствие удава. Вообще "Окна"- это единственное, что я мог смотреть. Мне нравились эти мини-спектакли.
- Когда ты только насытишься? - дрожащим голосом вопрошал какой-то зачуханный тип в майке с фотографией двух девочек-подростков из группы "Тату", обращаясь к роскошной рыжеволосой женщине лет тридцати с высокой грудью и бледным лицом.
- Угораздило меня замуж за тебя, урода, выйти - ни денег заработать, ни трахнуть по-человечески не можешь, - не слыша вопроса Зачуханного, возмущалась рыжеволосая дама.
Решив осмыслить происходящее на экране, я ушел в свою комнату. Взяв стоящую в углу гитару, бухнулся на затертый серый диван. На стене, прямо напротив моего лица висели старые круглые часы, подаренные мне моей мамой лет пять назад, на новоселье. Уставившись на секундную стрелку, я начал перебирать струны. Получалась какая-то старая и до боли знакомая мелодия. Кажется, "Леди Осень" "Черного Кофе". Я удивился - последний раз я слушал "Черный Кофе" году этак в девяносто шестом. Прошло почти семь лет с тех пор. Когда красная секундная стрелка пошла на седьмой круг, я решил-таки посмотреть развязку истории Зачуханного и Недотраханной. Зачуханного уже вовсю мутузил какой-то молодчик, как я правильно догадался, любовник Недотраханной. "Тату" Зачуханного уже превратилась в "Та" и "Ту". Хотя разделенные личики девочек-лесбиянок смотрелись не хуже.
- Этот... которого бьют, мастурбирует на фотографию амбала, который его лупит, и при этом "пялит" его жену, - прокомментировал Макс.
При всей этой трагедии брат с абсолютно невозмутимым видом жевал сосиску. Я запил этот бред стаканом воды с таблеткой аспирина и вышел покурить. Света в заплеванном окне уже не было. Сделав четыре больших затяжки, я сплюнул и направился в свою комнату.

***

Разбудил меня телефонный звонок. Я услышал в его звуке сильное раздражение - видимо, звонили уже долго. Когда раздался пятнадцатый звонок, я все же соизволил встать с дивана и поднял трубку.
- Через час не будет - уволю, - монотонно прогнусавил голос шефа в трубке.
Этот козел увольнял меня четыре раза. И четыре раза упрашивал вернуться делая условия работы все мягче, а зарплату - все выше. Макса в квартире не было. Хоть бы разбудил, перед тем как в школу идти. Часы на стене показывали двадцать минут двенадцатого.
- У меня температура - тридцать восемь, - сообщил я шефу радостным голосом.
- Таблетку выпей.
- Пил.
- Когда?
- Вчера.
- Хм... Дискеты не забудь, больной, - в трубке раздались короткие гудки.
Единственное, чего этот ублюдок не мог терпеть от меня, - так это прогулы. Уже спускаясь по лестнице, я откупорил бутылку шампанского. Густая белая пена с тихим шепотом обняла мои руки и прыгала, размножаясь, на грязные ступени лестницы. Потом испарялась, оставляя за собой темные пятна в виде причудливых фигур и клякс. Таксист переводил глаза с дороги на бутылку, из которой я уже отпил добрую половину, и молчал. Я закурил. Living on the razors edge Balancing on a ledge, - вроде бы эту песню "Мэйднов" я слушал по дороге на работу. Старики-хэви доставили мне массу удовольствия, впрочем, как всегда. В свои двадцать девять я имел неплохую работенку, полмесяца не имел девушку и выпивал до трех бутылок шампанского в день.

***

По дороге домой я попросил таксиста остановиться у магазина "24 часа". Купив двадцать две бутылки шампанского и блок сигарет, продолжил путь.
- Празднуешь что-то? - спросил водила кавказской внешности, но без акцента.
- Еще один день, - ответил я.
Таксист кивнул.

***

- Привет, - сказала девушка, открывшая мне дверь.
На вид ей было лет восемнадцать. На коленке блестел шрам. Из одежды на ней была только короткая обтягивающая маечка и красные вызывающие трусики-танга. Поставив шампанское в коридоре, я выудил из кучи всевозможного хлама в своем рюкзаке купленный на обеденном перерыве CD.
- "In flames" любишь? - поинтересовался я.
- Да.
Мы слушали музыку и пили шампанское. "Как странно, - подумал я, - ведь девушки не любят "In flames". Может быть, этой мыслью было вызвано наступление у меня эрекции. Заметив предательски оттопырившиеся джинсы, девушка спросила:
- У тебя презервативы есть?
- Да, - ответил я.
В заднем кармане моих джинс уже полмесяца пылилась пачка кондомов. Вот и дождались своей очереди, а то я уже подумывал о ритуальном сожжении "резины" и записи в организацию "Девственники России". После непродолжительного секса девушка оделась и ушла, театрально хлопнув дверью. Я был рад, ведь на самом деле она вряд ли любила "In flames". Минут через двадцать, когда я уже подмылся, нарисовался Макс с запиской следующего содержания в руках: "Макс, ты урод! Твой братец меня трахнул. Твоя".
- Она вернется, - я попытался утешить скуксившегося брата, хотя сам был шокирован не меньше, чем Макс.
Твоя - девушка Макса. Они встречались уже полгода, но увидел я ее впервые в этот день.
- Почему "Твоя"? - бывало, спрашивал я Макса.
- Потому что моя, - резонно отвечал брат.
Твоя вернулась через четыре дня, и больше не уходила. Мы стали жить впятером: я, Макс, Твоя, часы и шампанское. Твоя, придя в мой дом, многое изменила в нашей с Максом жизни: сосиски стали вкусней и шампанское приходилось покупать чаще. Курить мы стали где попало.

***

Было совсем поздно. Все уже спали. Не спал он один. И менять что-то было поздно. Хреново, когда ничего не успеешь, да и не сможешь изменить. Зато довольно-таки круто от осознания того, что можно ни черта не менять, а решить все махом. Раз и навсегда. Тихо шаркая старыми китайскими тапочками, он направился на кухню. Включил свет. Тусклую запыленную лампочку, торчащую из потолка, украшала рваная паутина без паука. Сев у подоконника с облупившейся краской, он закурил. Пустые глаза смотрели в никуда. Не видели ничего и никого. Никого, кроме нее. Он видел только траурные ленты, венки, толпу людей с натянуто-грустными физиономиями, ее рыдающую мать. И ее. Она лежала в нелепом деревянном ящике. Для него она была уже НИКЕМ. В одночасье все вокруг стало никем и ничем. Выпустив из легких последнюю порцию сигаретного дыма, он бросил окурок в расколотую хрустальную пепельницу. Легкий холод пробежал по спине. Будто крылья резались. Не два, как у птицы, а четыре. Чтобы легче было лететь. Быстрее. Да и до неба, в общем-то, не так далеко. Наверное, часов пять лету. Если так, то она уже там. Не та она, которую он хоронил сегодня, а та, которая была им. Не частью и даже не половиной, а полностью состояла из него. На сто процентов. Он открыл окно и сделал шаг навстречу себе.

***

- Парни, я три билета взяла. На "In flames". В субботу выступают, - крикнула Твоя из прихожей, на ходу скидывая цветастые сапожки.
Я, в отличие от Макса, не признававшего ничего святого ("In flames" в том числе), оценил сюрприз Твоей и с диким воплем вонзился в ее губы.
- Эй, вы! Может, хватит! - Макс попытался изобразить ревнивца, и надо сказать, Отелло из него вышел неплохой.
Макс с обезумевшими глазами прыгнул на нас - все дружно повалились на пол, изображая греко-римскую борьбу. Так и не закончив поединок, мы громко расхохотались и распластались на полу, разгоряченные и счастливые. В субботу мы были пьяны уже к обеду. После скромной трапезы в виде яичницы из шести яиц и упаковки сосисок все трое повалились на диван. Очнулся я в ДК. Макса и твоей рядом не было. Зато был какой-то меланхоличный юноша с бледным лицом, который с механичностью робота впаривал свою корягу в полураздетое девичье тело. Полностью я пришел в себя, когда услышал вступление к "Drifter". Ноги сами понесли меня к сцене. Там бушевала толпа разгоряченных фанатов. Я называл это явление "людоворот". Кто-то запрыгнул мне на плечи. Судя по объему зада, это была особа женского пола. Поэтому сопротивляться я не стал. Обхватив ноги особы покрепче, я начал прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. Через три сумасшедшие композиции наездница наконец спрыгнула и, не давая себя разглядеть, пронзительно впилась своими губами в мои.

***

Разглядеть ее мне удалось только с утра. Мы лежали на полу в моей комнате. Она была прекрасна. Упругая грудь с темно-розовыми сосками, не менее упругими чем ее пухленькие гладкие ягодицы, из которых росли две замечательные ножки. На миленькое личико спадали светлокаштановые локоны. Поняв, что я, к сожалению не в раю, а пока жив, я метнулся вон из комнаты. Навалившись на стену, я начал было вспоминать, что происходило вчера. Размышления мои прервал крик, доносящийся из кухни:
- Шампанское будете?
Я прошлепал босыми ногами на кухню. Макс с Твоей смотрели телевизор и пили чай. Увидев меня обнаженным, оба ничуть не смутились.
- Шампанское будете или нет? - повторил вопрос Макс, протягивая мне бутылку любимого напитка.
Проворно выхватив "Советское" из руки брата, я бросил: "Будем!" - и направился обратно, разглядывать незнакомку.
Я оделся, уселся на диван и наполнил фужер чудесным напитком. Через мгновение девушка открыла глаза и начала внимательно разглядывать меня. Я первым нарушил молчание:
- Может, оденешься? Холодно.
Передо мной стояла не то сама королева, не то ее дочь в джинсах и шерстяном свитере.
- Кто ты? - спросил я, стараясь избежать неловких пауз.
- Меня зовут Флейм.
Все утро мы провели вчетвером. Посмотрели какой-то идиотский американский боевик, пели под гитару песни вокально-инстументальных ансамблей прошлого тысячелетия: Увезу тебя я в тундру, Увезу к седым снегам... Твоя и Макс оценивающе смотрели на Флейм, которая, не обращая на их взгляды никакого внимания, продолжала горланить: Мы поедем, мы помчимся На оленях утром ранним И отчаянно ворвемся Прямо в снежную зарю-у! Э-эй! Через месяц после этих событий я все-таки решился распрощаться с холостяцкой жизнью, и мы с Флейм подали заявление в ЗАГС. Макс и Твоя полностью поддержали мое решение:
- Пора, батенька, пора! А так - пропадешь. Кто будет все шампанское в городе скупать?

***

Этот месяц мы так и жили, без Флейм. Ей было восемнадцать и она была студенткой химического факультета. Моя девочка была полностью погружена в свои реактивы и химические процессы, потому переехать ко мне наотрез отказалась. Да я и не настаивал. Мне вполне хватало свиданий три-четыре раза в неделю, хотя свидания эти не отличались разнообразием. Флейм приезжала ко мне, мы запирались в моей комнате, при этом совсем необязательно занимались при этом сексом. Иногда мы просто разговаривали друг о друге. У нас существовало негласное правило: она никогда не интересовалась моим прошлым, я не спрашивал, что было у нее до меня. Я рассказывал Флейм, как она изменилась за время, пока мы не виделись, и наоборот. Зачем беседовать на отвлеченные темы, когда существует одна единственная тема, действительно интересующая обоих? Ее волнуешь ты, она волнует тебя, и ничего пространного вокруг.

***

Флейм, хоть и не жила со мной, как Твоя и Макс, но она постоянно была рядом. Я чувствовал ее в утреннем глотке шампанского, на мониторе моего компьютера в офисе было начертано ее имя, слушая по вечерам "In flames", я ее видел. Она по-настоящему любила эту музыку. Может быть, это было главным. Однажды произошел случай, заставивший меня по-настоящему задуматься, готов ли я к браку. Как-то вечером Флейм пришла ко мне в сильном возбуждении. Такой я ее никогда не видел. Не обращая никакого внимания на прихорашивающуюся у зеркала в прихожей Твою, Флейм увела меня в комнату, захлопнула дверь и впилась в меня своими темными, как ночь, глазами. Опешив от неожиданности, я собрался с мыслями и задал барагозившей резонный вопрос:
- Что происходит?
Как я правильно догадался, Флейм находилась в состоянии наркотического опьянения. Это происходило с ней довольно часто, и я перестал обращать внимание на некоторые неадекватные выходки моей невесты. Честно говоря, бывало, мы покуривали "траву" вместе. Но в тот момент Флейм была совершенно невменяема. Видимо, перебрала, а потом еще и накурилась.
- Представь, миллионы лет назад на Земле жили люди гораздо развитее нас с тобой. Потом все взорвалось. Ничего не стало... Сейчас живем мы. Но мы скоро умрем, а потом умрут все разом. Ничего не будет... На хрена человек тогда вообще рождается? Кому он нужен? Не ожидая такого поворота, я смутился, но успел зацепить взгляд Флейм. В нем был неподдельный испуг. Соображая, что бы ответить, как успокоить будущую жену, я закурил.
- Ты - человек. Ты нужна мне. Я тебя люблю, - выдавил я наконец.
Это было моим первым признанием в любви в жизни. Хотя я представлял его совсем по-другому. Но что поделаешь... Ситуация взяла свое.
- Я тебя тоже люблю, - как-то тепло и уютно произнесла невеста. Испуга уже не было. В глазах моей девочки что-то изменилось - как после просмотра старой доброй комедии. Зато испуг почувствовал я, одновременно с осознанием того, что эта девушка действительно мне нужна: ее тело, мысли, душа, - что без этого будет невыносимо. И не спасут ни тяжелая музыка, ни вагина из латекса, ни шампанское. Никакой альтернативы. Или почти никакой - можно сдохнуть. В тот вечер Флейм осталась у меня. Такого наплыва ощущений от обычного секса я еще никогда не испытывал. Надо отдать должное невестушке: она пускала в ход все - от языка до ступней ног, чтобы доставить мне неистовое наслаждение. Видимо, это была своеобразная благодарность за мое признание. Достойная награда за достойный подвиг.

***

Может, нам с Твоей стоит переехать? - спросил меня Макс, откупоривая очередную бутылку "Советского".
- Блин, неудобно как-то... Вы с Флейм поженитесь, мы вам только мешать будем.
Такого наплыва тактичности и вежливости от брата я не ожидал.
- Ну и куда же вам "стоит переехать"? - съязвил я.
- Комнату снимем. Твоя работать будет, и я чего-нибудь... - Макс замялся.
- Слушай, Макс, я нянчил тебя, когда ты был еще младенцем. Я за тебя был и остаюсь в ответе. Впрочем, как и ты за меня. Помнишь, что я обещал твоей маме? Пока не получишь образование, никуда ты не переедешь. Неужели ты, сволочь этакая, хотел бросить брата в самый ответственный момент его жизни? Совесть у тебя урода, есть?
Брат расхохотался, похлопал меня по плечу и выбежал из кухни. Если бы я дал ему добро, он бы просто не выжил или деградировал, что в общем-то равнозначно, в этом дерьмовом шуршаще-звенящем мире.

***

Флейм уговорила меня поехать к ней, познакомиться с будущей тещей.
- Она очень хорошая у меня: толстенькая такая, улыбается и алоэ выращивает.
Через сорок минут мы стояли у обшарпанной двери квартиры. Дверь открыла Флейм. Так мне показалось. Только немного потолстевшая Флейм.
- Фэт Флейм, можно просто ФФ, - так и представилась толстая Флейм.
- Я надеюсь, молодой человек, вы не идиот, и любите алоэ.
К сожалению, я не оправдывал надежд будущей тещи - я был полнейшим идиотом, который любил алоэ. Сам я не выращивал это замечательное растение по одной простой причине: ДВА МЕНЯ в моем доме не могло быть. Если понюхать алоэ, создается отвратительное ощущение никчемности и неприспособленности. Алоэ пахнет вечностью.
- Тебе предстоит жить с ней, - предупреждающим тоном сказала ФФ. - Но вы сможете, я вижу. Я чувствую.
Флейм принесла на подносе три дымящиеся чашки: для меня, для Твоей и для себя.. Мы сидели втроем на полу в моей комнате, пили чай и смотрели на часы. Неужели когда-нибудь придется их выбросить? Хреново, что все в этом дерьмовом мире рано или поздно превращается в дерьмо. Даже хорошие вещи.

***

Флейм не появлялась в моем доме уже неделю, и я начал беспокоиться. Удивительно, но номера ее телефона я не знал, не пользовались мы услугами телефонной сети. Хотя мой номер телефона у Флейм был. Но она даже не звонила. Весь день меня трясло, "мышь" летала по "коврику", как живая мышь, отравленная "Эфой". Уже за час до окончания рабочего дня я заказал такси. Захлопнув дверцу желтой, как желток утренней яичницы, "Волги", я открыл третью за сегодняшний день пачку сигарет. Водитель, обратив внимание на мою нервную лихорадку, поинтересовался:
- Похмелье?
Откуда ему было знать, что я никогда не страдал этим видом "заболевания". Не дав мне ответить, таксист продолжил:
- Случай был... У меня друг есть в деревне. Как-то раз проснулся с утра, башка трещит, во рту "кошки насрали". Ну, он, болезный, взял ведерко - и прямиком к колодцу, освежиться и "подлечиться" заодно. Домой вернулся поздно вечером, пьяный "в жопу" и без ведра. Он его до колодца даже не донес. Встретил знакомую старуху - она его, бедолагу, хорошенько похмелила, а он ей на радостях ведро-то и вручил. А старуха все равно ведро не сберегла - украли...
Знакомую обшарпанную дверь открыла бледная ФФ. Мы прошли в колючую алоэ-комнату и сели в кресла друг против друга. Не дождавшись моего вопроса, женщина ответила:
- В среду ушла в институт - и ни слуха ни духа больше...

***

- Мы послезавтра улетаем в Сибирь, - с порога огорошил меня Макс.
- Кто это "мы"?
- Ну... Я и Твоя.
- Так... А на хрена?
- У Твоей родители там. А я за компанию, грибов на зиму привезу.

***

В аэропорт я не поехал.
- Когда вернетесь? - уныло спросил я.
Твоя вместо ответа поцеловала меня как когда-то я поцеловал ее за билет на концерт "In Flames".
- Только ведро подосиновиков нарубим - и обратно, - подбодрил меня Макс.
Жаль было расставаться с ребятами.

***

Я похоронил брата и Твою рядом. С холодного гранита на меня смотрели улыбающимися глазами подросток лет семнадцати и девочка с детским лицом. Твоя и Макс погибли в авиакатастрофе при взлете самолета, направлявшегося в какой-то глухой сибирский городок. Мы остались втроем: я, часы и шампанское. Прошло сорок дней со дня гибели Твоей и Макса и полтора года со дня исчезновения Флейм. Я начал разговаривать с часами, шампанским, гитарой, в общем, со всем, что было под рукой. Вспомнив, что у меня давно не было секса, я начал подумывать о том, где бы раздобыть на ночь грудастую бабенку. За эти сорок дней я потерял четырех своих подруг, к чьим телам имел постоянный доступ. Под руки попалась газета с объявлениями. "Длинноногая шатенка Нателла с немаленьким объемом груди приедет к вам в гости..." То что нужно - и шатенка, и ноги длинные, и грудь.

***

Когда в дверь позвонили, я уже валился с ног от количества выпитого шампанского. На пороге стояла Флейм.
- Так, значит, Нателла - это ты?
- Я.
Наш секс был таким же, как раньше, даже, как мне показалось, круче, чем прежде. Насытившись плотью, мы долго смотрели в глаза друг другу. Я не мог себя обманывать - я по-прежнему любил эту женщину. Мы вышли на улицу.
- Поехали на набережную, - предложил я, - там все обсудим.
- Знаешь, все-таки нам было хорошо, - сказала Флейм, глядя на темную гладь воды, - и...
Она не успела договорить - на ее голову обрушился удар кирпича. Я спихнул тело в воду и не оглядываясь побрел на работу. Мимо прогремел первый трамвай. Я организовал похороны Флейм, считая все, что происходит, каким-то идиотским сном. После похорон я сразу же направился домой. Посмеявшись над очередными выходками Нагиева, я решил немного вздремнуть, хотя успехом эта мысль не увенчалась. В последние дни такое бывало со мной частенько. Я по привычке поднялся и пошел на кухню покурить. Табак успокаивает.